Люди, это потрясающе...

Предупреждения от меня:

Это слэш, это эротический слэш, это очень эротический слэш (кто не знает слова "слэш" - это про секс между двумя мужиками, ага).

Но это просто вынесло.

Рекламирую у себя с разрешения автора, причем запись не закрываю специально, ибо сам автор не присутствует у меня в белом списке, увы.

Я обычно не читаю ориджей с такими варнигами, но тут...

И хочу признаться честно: прочтение этого текста сильно меня озадачило на тему "а стоит ли мне вообще соваться на СК".

Но соваться я ведь все ранво буду , но зато теперь я знаю, как на самом деле пишется такая эротика. То етсь как бы сам подход, конечно, ибо все персонажи разные.

Прибью себе этот текст на стену и буду перечитывать каждый день.

29.08.2009 в 12:19Пишет marina_ri:

Коротенький оридж

Для current obsession

НАЗВАНИЕ: Командировка

ФАНДОМ: ориджинал

ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: он/он

РЕЙТИНГ: NC-17

РАЗМЕР: мини

КАТЕГОРИЯ: slash

ЖАНР: romance, юст

ВРЕМЯ и МЕСТО: наши дни, Россия.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: оридж! Но короткий. Есть мат. И еще - наши реалии (считаю, об этом надо предупреждать, гы).

Он тоже спит на верхней полке - прямо напротив меня.

В первую ночь я слушаю его дыхание и никак не могу переключиться. Или заснуть. Так и ворочаюсь всю ночь без сна - первую ночь в этом чертовом вагоне. Первую из восьми.

Он протиснулся в купе мимо малахольной соседки с правой нижней полки, снял темные очки, закрывающие половину лица, улыбнулся вежливо сначала мне, а потом мрачному дядьке у окна, и спросил:

- А какая тут шестнадцатая?

И я понял, что это будет та еще поездочка.

Он почти не спускается, предпочитая валяться на пыльном белье, тыкая стилом в наладонник, или слушая музыку.

Когда он первый раз свесил длинные босые ноги, мелькнувшие перед моим лицом, мне захотелось дернуть его, обхватив за щиколотку, да так, чтоб он рухнул мне на колени и понял, как у меня стоит.

Я иду за ним, в надежде, что он собирается в тамбур курить, но нет - он отправился в вагон-ресторан, а я достаю мятую пачку и жду, когда он вернется, хлопнув тяжелой дверью.

Его нет минут двадцать, от сигарет першит в горле. Вообще-то я не курю, но в таких командировках, как эта.

Владивосток.

Восемь суток с тремя чужими людьми, с загаженным туалетом, без душа, без возможности уединиться.

Когда Майка сказала, торжествующе кривя оранжевые губы: «Никакого тебе самолета. Кризис, знаешь ли! Чучух-чучух, готовься», - я на самом деле возненавидел и ее, и главреда, и любимую газету.

Обратно обещали самолет. На хера он обратно? До местной администрации я доберусь только к вечеру в день приезда - в лучшем случае. С момента инцидента пройдет примерно десять суток - зачем я там?

Но сейчас я точно понимаю - зачем.

Кто-то там надо мной сжалился и подсунул это чудо чудесатое, лохматое, тощее, такое трахабельное, что от одного взгляда поджимаются яйца.

Мальчик представился, когда закидывал наверх свой рюкзак, но я прослушал - засмотрелся на полоску кожи под задравшейся футболкой. Сколько ему? Двадцать? Двадцать два? Студент? Едет домой? Или на практику?

Что там есть в этом Владивостоке?

Неважно. Если он натурал - то я гендиректор. А что? Мне никогда не стать гендиректором, а у него отполированы ногти, джинсы дешевые, но в облип, челка на глаза падает так беспорядочно, что закрадывается подозрение о долгой тщательной укладке.

Хотя они все сейчас такие.

Ухоженные.

Я собираюсь, было, подтянуться и залечь у себя, но дверь отодвигается, и он водружает на стол четыре запотевшие бутылки Миллера. Стоят тут небось - по сто рэ каждая.

- Будете? - держится руками за свою полку и за мою. Лязгнуть зубами, прикусить костяшки, а потом втянуть в рот твой палец, помять его губами, обслюнявить и.

Уф.

- Буду. Только я тебе дед, что ли? Не выкай.

- Ладно.

Когда улыбается, у него ямочки на щеках.

Блять.

Ямочки.

А у меня бывшая жена, трехлетняя дочь, алименты и тоскливое запоздалое осознание собственной сексуальной ориентации.

- У тебя родственники там?

- Где? А, во Владике? Я оттуда.

- А выговор московский.

- Так я давно оттуда, лет в пять родители переехали.

Ледяное пиво - аж зубы ломит. И у него над губой - влажная полоска. Слизнуть. Забраться языком в рот. Попробовать.

Блять.

- Что?

- Ничего, задумался.

Не смотри так на него. Спугнешь. Или уже спугнул? Или он не?..

- Ты куда полез?

- Конспекты надо дочитать.

Снова чумазая пятка мелькает перед глазами, и я иду в сортир дрочить. Это перебор.

Поезд трясет, и я промазываю мимо толчка. Теперь вытирать собственную сперму с грязного обода. Брррр.

Можно оставить так, но вдруг он зайдет после меня сюда? Зайдет, увидит.

На хер.

Надо вопросы для интервью продумать, и узнать, будет ли там у меня сеть.

Я долго мою руки, скрипя этим экономным штырем для подачи воды, и иду звонить сучке Майке.

Я всю ночь слушаю его дыхание, а потом сплю полдня, и не вижу его. А когда открываю глаза - понимаю, что лежу к нему лицом. Интересно, я храпел?

Он барабанит пальцами по стене в такт музыки в наушниках. И снова что-то читает.

- Что слушаешь? - голос со сна хриплый, хорошо, что он не слышит меня. Видит, как я приподнимаюсь и приветственно кивает.

Да-да. Здрасьте.

У меня почему-то трясутся руки, пока я мешаю ложечкой сахар в стакане с чаем - почему в поездах такой сахар, который не растворяется в кипятке? А, это не кипяток. Хочется ссать, но он слезает и садится напротив - благо, малахольная вышла.

Мне так паршиво - мне всегда с утра паршиво - что хочется спросить его напрямик. Наверное, меня останавливает полный мочевой пузырь.

Я долго фыркаю перед разбитым грязным зеркалом с облезшей амальгамой, пытаясь вымыться хотя бы до пояса.

В купе он смотрит в окно и прихлебывает кофе.

- Откуда кофе?

- Хочешь? Мой, у проводниц нету.

Я не хочу, но ведь можно накрыть его пальцы, забирая прямоугольный пакетик. Поезд тормозит, кофе выливается на футболку, и я снимаю ее, матерясь.

Мне очень хочется, чтоб он смотрел на меня, я втягиваю живот, напрягаю пресс, но он выходит из купе.

На пятый день я думаю только о сексе. Только о нем - и о сексе. С ним.

Он зарос слегка - редкая мягкая щетина, а я как дурак бреюсь каждое утро. Я снова ненавижу газету и Майку, но его я ненавижу больше.

Хоть бы он курил.

- Пошли.

- Куда?

- Составь компанию.

- Я не курю же.

- Я знаю! - главное, не сорваться. Какого цвета у него глаза? Шатен, значит либо карие, либо зеленые.

У него темно-серые, так странно. И он берет у меня сигарету, и я даю ему прикурить, и даже говорить ни о чем не могу - яйца деревянные, член каменный.

Интересно, что соломенное?

Мозги.

Он рассказывает про институт, про своего дога, про какой-то клуб, а я его не слышу - просто смотрю, как двигаются его губы. Он был на концерте Шнура в прошлое воскресенье. Шнур крут.

О, кто бы сомневался.

Я понимаю, что надо сделать.

Мужик меня не напрягает. Малахольная нашла себе подружку девяноста лет в пятом вагоне и сидит у нее.

Но он не хочет водку. То есть - пьет, морщится, запивает каким-то дорогущим соком из вагона-ресторана - откуда у него деньги на клубы и сок?

Я начинаю тратить командировочные на пиво. Пиво он пьет.

Я рассказываю ему про газету, он говорит, что хотел быть журналистом, но родители не разрешили, как я хочу его трахнуть, мать твою!

Растянуть ему зад, войти в горячее и в ритме колес.

- Ты погоди, я ща. Никуда не уходи!

- Это куда же?

О, я пьян. А он, похоже, нет. Когда я пьян - я долго не могу кончить, но сейчас мне достаточно представить его губы в пивной пене.

Когда остается всего ночь - я представляю из себя печальное зрелище. Главред так и сказал бы: «Эта ваша последняя статья - печальное зрелище».

Я закомплексованый идиот, трус, я боюсь, что он даст мне в морду, оттолкнет или станет презирать - меньше чем через семь часов он пропадет, и я не увижу его никогда, почему меня это волнует?

Он крутится рядом, на своей полке, и мне уже все равно. Длинные ноги, босые стопы, лохмы, ямочки. Блять, ямочки.

Не для тебя, козел.

Он протягивает руку и кладет ладонь на мое плечо. Я не поверил бы, что это он - но ведь больше некому, верно?

Я поворачиваюсь очень медленно, его глаза блестят в темноте, за окном проносится моя жизнь, а он говорит:

- Можешь мне врезать, но я.

Мы все в том же тамбуре, и он так целуется, что я готов дать ему сам - тут же, на заплеванном полу, зная, что в любой момент из в вагона в вагон кто-то может пройти, но сейчас три часа ночи, и все должны спать, а мы с ним должны.

О, черт!

Он ритмично двигает головой, а я тяну его вверх, я хочу не так, я заслужил, я ведь заслужил!

Он сам спускает свои тесные джинсы и разворачивается ко мне спиной, я раздвигаю ему ноги коленом и просто еду от запаха его волос. Кто бы мог подумать. Волос.

Он подставляется нетерпеливо, ты что - все это время тоже терпел? Тоже дро. сука!

Я кончаю, сжимая кулак и упираясь головкой в его анус, я даже не вошел, блять!

Бормочу ему в шею извинения, а он поворачивается и целует меня, ошпаривая щетиной, и я обхватываю его голову, дергаю за волосы - и ему, наверное, больно, но мне слишком стыдно, и он слишком долго спал рядом.

Он кладет ладонь на мою задницу, и я послушен, как целка, и так же боюсь.

Я редко, но вообще.

Блять!

У него любрикант в кармане штанов, он трахает меня пальцем-двумя-тремя, и шепчет прямо в ухо:

- Тугой. суровый топ?

Мне хочется огрызнуться, но он гладит мой вялый член, и я поддаюсь, тычусь в его ладонь - у меня встает на него так быстро, что даже неприятно.

Он тоже кончает мгновенно, я только-только успеваю расслабиться, а он сжимает зубы на моем загривке. А потом сосет мне, и я молюсь матом, чтоб никому во всем поезде не нужно было в вагон-ресторан.

- Ты чего сразу не сказал?

- Не был уверен. Ну а ты-то? Так меня глазами ебал.

- И ты все равно не был уверен?

- Ну. я, блин, неуверенный.

- Я, блин, так и понял.

Когда я иду по платформе к представителю местной газеты, и краем глаза вижу, как он тонет в толпе, мне даже не жаль.

А в гостинице я обнаруживаю желтый стикер с номером телефона. Он приклеил его ко дну моего чемодана.

Гавнюк.

Майка искусает свои оранжевые губы, когда узнает, что я добровольно продлил командировку.

URL записи

• web7ya Здоровье вашей семьи