Пятничное

Лет пять назад я увлеченно писала такие...ну, рассказы, не рассказы, мини-истории.

Недавно нашла, перечитала. А что? Почитайте и вы)))



Порфирий Игнатьевич привычно протянул руку к будильнику, собираясь ударить по его блестящей кнопке прежде, чем спальню огласит противный трезвон. Рука нащупала только холодный глянец журнала. Недоуменно приподнявшись на локте, Порфирий Игнатьевич посмотрел вокруг. Будильника не было. Не было и кособокой тумбочки, на которой обычно будильник стоял. Собственно, не было и спальни. Была какая-то квадратная комната с высоким окном и задернутыми золотистыми шторами. Была большая хрустальная люстра под лепным потолком, чайный столик, сервированный для завтрака, была двуспальная кровать под балдахином из нежной кисеи.

- Люся!- дрожащим голосом позвал Порфирий Игнатьевич. - Люся!

Как и следовало ожидать, Люся, жена Порфирия Игнатьевича, не появилась. Он прислушался. Было тихо, только за окном угадывался невнятный шум улицы. Изредка раздавался звон трамвая. Порфирий Игнатьевич выскочил из кровати, подбежал к окну, нетерпеливо отдернул штору и увидел совершенно незнакомую ему улицу. Причем, судя по всему, улица была не из его города, даже не из его страны. У светофора толпились автомобили неизвестных марок, один за другим подкатывали к остановке трамваи, суетились торговцы цветами. Краснолицый булочник выносил на улицу противни со сдобой.

Порфирий Игнатьевич нетвердыми ногами подошел к креслу, почти упал в него, и застонал, крепко зажмурив глаза. Звон трамваев не стихал, и даже запах сдобы, кажется, стал проникать в комнату. Резкая трель звонка заставила Порфирия Игнатьевича вздрогнуть. Звонил старинный телефонный аппарат, стоящий на невысоком комоде. Порфирий Игнатьевич с опаской поднял трубку.

- Алле! Гвоздикин слушает!

- Доброе утро, господин Гвоздикин! Это телефонистка отеля. Вы просили вас разбудить в половине девятого. Желаю вам удачного дня. - И, прежде чем Порфирий Игнатьевич успел что-либо ответить, трубку положили.

- Да что же это! - неизвестно к кому обращаясь, воскликнул Порфирий Игнатьевич. - Нет, я все прекрасно помню. Вчера я завел будильник, лег спать в своей квартире, а сегодня проснулся неизвестно где! Ну да, поругался с Люсей. До этого мы с Витьком, тем, из 12-го ЖЭКа, пошли в пивную, поговорили за жизнь. Ах, да, там еще был смешной старичок.

Порфирий Игнатьевич вспомнил, как вчера в пивной они со слесарем Витьком угостили пивом какого-то тщедушного старичка, который попросил у них "рубчик на поправку здоровья". Рубль они доходяге не дали, а пивка налили. Старик пиво выпил, и сказал, что отблагодарит. Слесарь еще посмеялся, что, мол, с тебя возьмешь. И тогда старичок пообещал, что выполнит любое их желание, загаданное сегодня перед сном. И добавил:

- Тока, сынки, глядите. Желать надо с оглядкой. С новой жизнью тока новые люди справиться смогут, а вы, как я погляжу.Ну, да что сейчас об этом. Я сюда еще приду, так что, наверное, когда-нибудь свидимся.

Конечно, они ему не поверили, и тут же забыли и о старичке, и о его странном обещании, потому что снова подошла их очередь в пивной толпе. Бокал за бокалом, и домой Порфирий Игнатьевич дошел с трудом. Дверь открыла жена, готовая, как всегда, к перебранке, с колбасками бигуди на крашеной голове, в неизменном цветастом переднике. И тут-то Порфирий Игнатьевич со страхом вспомнил свою мысль, мелькнувшую в голове. Подумал он буквально вот что: "Провались-ка ты, Люся, пропадом! А еще лучше я!" И после этого наступила темнота. То есть можно было бы думать, что это он просто отключился на месте, перебрав с пивом, если бы не сегодняшнее совершенно невероятное пробуждение.

Выходит, он-таки куда-то провалился? А что же делать теперь?

Смелым Порфирий Игнатьевич был только перед женой и только после нескольких бокалов пива. На работе его считали тютей, посылали на самые невыгодные заказы. Все проблемы в их жизни решала жена. Это она выбила в ЖЭКе малогабаритную гостинку, она вечно воевала с соседями, с начальством, с покойной матерью Порфирия Игнатьевича, с самим Порфирием Игнатьевичем. Он даже иногда думал, что если бы не эта потная, крикливая, вечно суетящаяся женщина, его жизнь могла бы сложиться куда лучше. Ведь он когда-то был молод, строен, талантливо играл на скрипке, ухаживал за красивыми утонченными девушками. А однажды в шумной компании перепил пива, проснулся утром рядом с плохо знакомой барышней, и через месяц был поставлен перед фактом своего будущего отцовства. Ничего другого не оставалось, кроме как жениться. Новоиспеченная родня считала, что пиликанье на скрипке занятие недостойное, что родственник им попался никудышный, и до того затюкали, затерли бедного Порфирия Игнатьевича, что он продал свою скрипку, устроился по протекции шурина электриком в ЖЭК, и поплыл по течению жизни. За прошедшие годы незаметно вырос и ушел в армию сын, жена стала привычной и неизбежной, как потемневшие обои на кухне, а сам Порфирий Игнатьевич только и добился того, что отвоевал себе право оставлять с получки десятку на традиционные пивные встречи с друзьями. Несмотря на коварную роль, сыгранную пивом в его судьбе, любви к пенному напитку Порфирий Игнатьевич не потерял.

Теперь, оказавшись в такой странной ситуации, он растерялся. Вначале растерялся, а потом подумал, что терять уже все равно нечего, на работе поставят прогул, никуда не денешься, так что можно выйти на улицу, посмотреть, что там делается. Не успел Порфирий Игнатьевич спуститься в вестибюль, как тучный швейцар взмахнул рукой, и к отелю подъехал автомобиль. Поскольку швейцар услужливо распахнул дверцу, Порфирию Игнатьевичу ничего не оставалось, как сесть в машину.

- В офис прикажете, или на виллу? - осведомился шофер.

- Э-э-э, - начал мычать Порфирий Игнатьевич, а потом решился, - на виллу.

Пока машина, взвизгивая шинами на крутых поворотах, мчалась по узкой дороге, Порфирий Игнатьевич рассуждал, вышвырнут его сразу по приезду на эту самую виллу, или для начала побьют.

Тем временем они въехали в широкие ворота, и оказались на залитом солнцем дворе. К дверце услужливо подскочил мажордом.

- Госпожа у бассейна - почтительно доложил он. Порфирий Игнатьевич с тоской представил Люсю, сидящую в полосатом шезлонге, с лицом, намазанным сметаной, и обрывком газеты на сгоревшем носу.

Пару метров по извилистой, обсаженной какими-то тропическими растениями дорожке, и взгляду ошеломленного Порфирия Ивановича предстал бассейн. На голубой поверхности играли солнечные блики, служанка в белой униформе несла поднос с сандвичами, а в действительно полосатом шезлонге сидела загорелая длинноногая женщина с рыжими волосами. Такие женщины снились Порфирию Игнатьевичу давно, еще в досвадебные годы. Снились и потом, но как-то мимолетно, легко пугаясь могучего храпа накрученной на бигуди Люси.

- Доброе утро, дорогой! Как добрался? Перелет из Вены был не очень тяжел? - рыжеволосая подошла вплотную, и, улыбаясь, потрепала Порфирия Игнатьевича по остаткам волос. - Что-то ты странно выглядишь сегодня. Я прикажу приготовить тебе твой любимый коктейль. Она поцеловала Порфирия Игнатьевича в щеку, и, не дождавшись ответа, ушла в дом.

Служанка поставила перед обескураженным электриком поднос с графинчиком чего-то запотевшего, с сандвичами и тоже удалилась.

Порфирий Игнатьевич решился. В конце концов, он ни в чем не виноват, и всегда сможет это доказать. Тщедушного старичка разыскать будет непросто, но кто-то же должен ответить за эти эксперименты. И Порфирий Игнатьевич протянул руку к кувшинчику, налил себе темно-коричневой жидкости и с размаху выпил. Горло приятно обожгло, и где-то внутри разлилось долгожданное спокойствие.

- Ты пьешь виски безо льда? Ты точно заболел, - длинноногая, неслышно возникнув из-за спины, бросила ему в бокал пару ледяных кубиков. Она села на перила, и ее шелковое бедро коснулось кисти Порфирия Игнатьевича.

- Я-а-а, я-а-а, пра-а-вда, себя плохо чувствую. Мне надо прилечь. Перелет был тяжелым - он испуганно вскочил на ноги.

- Фиря, ты ли это? Пьешь виски безо льда, не искупался в бассейне, даже не потащил меня в спальню! - от этих слов Порфирию Игнатьевичу стало еще хуже.

- Я-а, э-это, сейчас! - проблеял Порфирий Игнатьевич и стремглав бросился к автомобилю.

- В офис! - скомандовал он невозмутимому шоферу, и быстро заскочил в кондиционированное нутро машины.

Когда вилла осталась позади, Порфирий Игнатьевич немного успокоился. Город мелькал за окнами, вымытые утренние улицы приветливо сверкали стеклянными витринами, вывески приглашали в различные заведения.

- Стой! - вдруг закричал Порфирий Игнатьевич. Машина послушно затормозила. - Подожди меня тут.

Надо сказать, что в обычном состоянии Порфирий Игнатьевич удивился бы неизвестно откуда взявшемуся командному голосу. В своей жизни он повышал голос только на партнеров по преферансу в исключительных ситуациях, и на жену, когда алкоголь отключал привычное состояние страха. В основном кричали на него - супруга, начальник, клиенты. Но сейчас Порфирию Игнатьевичу было не до таких мелочей. Поэтому, отдав распоряжение шоферу, он выскочил из машины, и направился к небольшому зданию, на фасаде которого красовалась вывеска "Частный доктор". Фамилия доктора была написана на неизвестном Порфирию Игнатьевичу иностранном языке.

- Доктор, умоляю, обследуйте меня. У меня что-то с памятью.

- Не волнуйтесь, голубчик. Сейчас все выясним. - Доктор приступил к обычным вопросам.

Когда осмотр был окончен, доктор сказал:

- Вы абсолютно здоровы. Ваше физическое здоровье выше всяких похвал.

- А-а я-язва? - снова стал заикаться Порфирий Игнатьевич. - У меня всегда была язва!

- Да нет у вас никакой язвы! Но скажите, ваши родственники точно не страдали психическими заболеваниями? - начал по второму кругу эскулап.

- Неет! - и Порфирий Игнатьевич попятился к двери.

- Уф! - вытер он вспотевший лоб и сел в машину. - Теперь в офис.

Когда автомобиль притормозил у высотного здания, Порфирий Игнатьевич стал мучительно соображать, в какую же ему комнату надо идти. Из сомнений его вывел администратор, который провел Порфирия Игнатьевича к персональному лифту. В окружении бронзы, ковров и зеркал, Порфирий Игнатьевич вознесся на один из многочисленных этажей, нажав кнопку "Кабинет". Выйдя в оглушительно богатый вестибюль, он вдруг заметил двух работников, которые возились с настенным светильником. Порфирий Игнатьевич подошел поближе, и увидел, почему у них не ладилось дело. Совершенно забыв, где он находится, не обращая внимания на вылезающие из орбит глаза помощника, вышедшего встречать шефа, Порфирий Игнатьевич взял в руки отвертку, и быстренько соединил клеммы так, как было нужно.

- Ну вот, теперь не вывернется, гадина! - сказал он свою любимую фразу, которой обычно завершал любое сделанное дело. И машинально добавил - Сколько за работку пожалуете?

Помощник округлил глаза настолько, насколько это позволяло его узенькое лицо. Рабочие стояли, открыв рот. Порфирий Игнатьевич посмотрел по сторонам, и увидел рядом с собой обшарпанную тумбочку, металлический будильник, услышал Люсин храп, и почувствовал, что лежит в своей кровати.

- Ах, я дурак, ах, дурак! Кем мог стать-то! А вместо этого лампы чинить начал! Деньги за работу клянчил!

Перед глазами Порфирия Игнатьевича, как в калейдоскопе, пронеслись картинки с виллой, с рыжеволосой красавицей - "В спальню же звала, в спальню!", с шикарным офисом и лакированным автомобилем.

Спустя пятнадцать минут Порфирий Игнатьевич мчался по утренним улицам родного города в направлении знакомой пивной. Полы его старенького пальто хлопали по ногам, руки в кармане сжимали единственную десятку, а трясущиеся губы повторяли:

- Только бы он пришел, только бы пришел! Ничего не пожалею, все отдам!

Но где-то в глубине души было пусто, холодно, и тоскливо от безнадежно утраченной возможности.

• «Люди умирают от пофигизма», – губернатор Львовщины | Здоровье