og n?ste Sommer med, og det hele Ar,
men engang vil du komme, det ved jeg vist,
og jeg skal nok vente, for det lovte jeg sidst.
Gud styrke dig, hvor du i Verden gar,
Gud gl?de dig, hvis du for hans Fodskammel star.
Her skal jeg vente til du kommer igjen;
og venter du hist oppe, vi tr?ffes der, min Ven!
Последняя Песня Сольвейг
Сольвейг стояла на вершине утеса. Стояла неправдоподобно прямо расправив спину. У ее ног метался маленький лисенок, подарок Эрика ,вернувшегося с охоты, скулил и тявкал не в силах понять, почему обычно ласковая хозяйка не обращает на него внимания. Зверек жался к ногам хозяйки в предчувствии какой-то, неведомой ему, но бесспорно очень страшной беды, но хозяйка стояла неподвижно как камень под ее ногами. Сольвейг смотрела вниз. Там, среди толчеи хирдманов то и дело мелькал знакомый плащ. Эрик Лис покидал усадьбу. Покидал спешно и торопливо, запретив всем обитателям и самой Сольвейг провожать их в этот поход. И все же она стояла на утесе и смотрела вниз, презрев запреты, смотрела, зная, что больше никогда не увидит любимого...
«Не люблю»- удар молнии среди ясного неба.
Черная Фэнрирова пасть разверзалась и смыкалась, снова причиняя нестерпимую боль израненной душе, но ни одна слезинка не скатилась по, казалось вытесанной изо льда, щеке, Сольвейг смотрела....
Внезапный ветер принес обрывки слов, произнесенных казалось тысячу лет назад, Сольвейг устало прикрыла воспаленные глаза и в мире закрытых век медленно проплыла картина ранней едва проснувшейся весны.
«Это была первая гроза за год. Теплые капли трепетали, переполненные силой, что томилась, скованная льдом всю зиму. Иссиня-черные тучи подсвечивались с запада пламенем взора Сулль. Дева Сив, сияя белым золотом волос, провожала Рыжебородого на первую после зимы битву. Разминая затекшие мышцы, Хозяин Молота издал громкий крик, предупреждая врагов о своем пробуждении. В ту же секунду Сулль отвернулась и кайма грозовых облаков померкла.
С небес ринулись потоки темного серебра.
Двое стояли на сером утесе. Парень укрывал своим плащом жавшуюся к нему девушку. Сольвейг было не по себе от разыгравшегося небесного шторма, но глаза, тело, все её чувства стремились увидеть, запомнить и понять то, что ведомо лишь богам, но то, что почувствовать могут лишь люди.
-Вся сила в Первой Грозе-промолвил Эрик. Умоемся этими каплями и счастье не оставит нас, пока не протрубит Гьяллахорн...
Сольвейг посмотрела Эрику в глаза, улыбнулась уголками губ и скинула плащ.
Двое стояли на сером утесе.
Рыжебородый, глядя на них, поднял молот и поприветствовал раскатом грома и вспышкой Мьолльнира.»
Из мира воспоминаний девушку вырвал жалобный плачь Ларса, лисенок испуганным комком жался к ногам. Медленно и неохотно Сольвейг подняла свинцово тяжелые веки, и вновь взглянула на пристань. Сборы били почти завершены и хирдманы получали последние напутствия, бросая прощальные взгляды на усадьбу, где каждый из них оставлял теплый очаг и ласку родных рук.
«Вот и протрубил наш Гьяллахорн... « - промолвила Сольвейг сухими растрескавшимися губами, и, развернувшись спиной к морю стала спускаться на пристань. У ее ног, путаясь в складках платя, бежал Ларс.
Хирдманы молча расступились, признавая право хозяйки фьорда на прощальное слово.
Сольвейг подошла к Эрику и, подняв тяжелую голову, взглянула Эрику в глаза. Такие родные раньше они горели как два осколка зеленого льда, мертвым щитом отражая бесконечную нежность что, читалась во взгляде девушки.
Сольвейг улыбнулась, и, протянув руку, коснулась щеки Эрика.
«Пусть все будет, так как решат боги... « - тихо-тихо прошептала она и провела холодными пальцами по медовой скуле.
Эрик перехватил ёе руку своей горячей ладонью и прижал к губам. Этот поцелуй обветренных соленых как морской ветер губ обжег кожу девушки, словно каленое железо. Сольвейг содрогнулась и проглотила крик, рвущийся к небесам. Эрик в последний раз поднял глаза и девушке почудилось, что где то там, в глубине его глаз бьется о зеленый лед чувство которому Сольвейг не могла найти названия, похожее на бездну невысказанных слов.
Ларс метался между своими покровителями не зная как остановится. Маленькое сердечко, исступленно стуча в груди, подсказывало, что беда стоит на пороге и не в силах сдержать страха зверек скулил и метался в поисках защиты.
Эрик резко развернулся и, закинув на плече край плаща подбитого лисами, резкими шагами взошел на борт.
Сольвейг повернулась и вновь поднялась утес и оттуда больше не сдерживая слез, смотрела на уходящий в море драккар.
«Да хранят тебя боги... « - шептала девушка.
«Да хранят тебя боги, и моя любовь...»
Драккар уходил в закат и вместе с ним уходила душа рабыни без имени, рабыни которой любовь вернула дом и имя. Рабыни, у которой не было ни имени, ни дома, отныне не было... Потому что ее сердце уплывала в обманчиво теплый закат поздней весны, уплывало неотвратимо и навсегда.
Драккар скрылся за горизонтом, когда Сулль показала свой край. Сольвейг все стояла, не разгибая спины, опустошенная, шепчущая спутанный обрывки молитв, не имеющая сил сойти с места и рабыней войти в ту усадьбу, где прежде была хозяйкой. Не хватало сил сделать даже шаг, спасительный шаг в объятия великанши Ран. Ее холодные обьятия казались Сольвейг едва ли холоднее зеленного льда любимых глаз.
Девять дней стояла Сольвейг на утесе, девять дней без воды и пищи, обитатели усадьбы боялись к ней подойти, казалось, справедливо решив, что она сошла с ума от одной ей ведомого горя.
Девять дней Сольвейг плакала и шептала молитвы. Ее кожа посерела и плотно обтянула кости, глаза ставшие огромными освещал лихорадочный огонь безумия. У ног бессильным вздрагивающим комком лежал маленький лисенок не в силах скулить он изредка вздрагивал худым полинявшим тельцем и прятал морду в черные лапки.
На девятый день боги сжалились над девушкой и явили ей посланника. Черный ворон сел на слабое плече и горячо зашептал. Сольвейг слушала, боясь, пошевелится. И когда посланник завершил свою речь прошептала лишь одно слово, в которое вложила все оставшиеся силы.
«Да» - из треснувших иссохших губ потекла струйка теплой крови, прочертив подбородок. Капля крови скатилась и, коснувшись холодного камня, стала негласным скреплением договора между северными богами и безродной рабыней. И Норны готовые перерезать нить жизни отошли в сторону бессильные перед волей богов.
Сольвейг молила об избавлении от боли, которая не давала ей ни жить, ни умереть и боги даровали ей его.
На утро, к ужасу и восхищению обитателей фьорда, на утесе стоял высокий камень очертаниями напоминающий девушку, неотрывно смотрящую в даль с маленьким комочком, свернувшимся у подножия.
Во всех судорожных рваных молитвах сквозила одна прозьба, прозьба послать покой. Умерить боль, которая не давала, есть, пить, спать умереть... И боги даровали ей покой.
На рассвете корабль возвращался во фьорд. Ярл стоял на носу драккара его взгляд, обретший за время похода абсолютно новое выражение был устремлен в глубину владений Эгира, словно там под толщей свинцово серых вод хранились ответы на вопросы которые терзали ярла. Но бесстрастная глубина хранила молчание и Эрик Лис должен был решить сам как сказать оставленной на далеком берегу Сольвейг о том, что в Ревенсфьорд должна войти новая хозяйка, рыжая ирландка встреченная Эриком в далеком походе. Ярла разрывали на куски противоречивые чувства. И чем ближе к фьорду подходил корабль, тем больше в душе Эрика ширились сомнения, тем темнее становился взгляд беспокойных зеленых глаз.
Из-за зеленой глади, наконец, показался родной (родной ли теперь?) берег. Сам того, не ведая, Эрик искал взглядом яркую точку-алый хангирок Сольвейг. Искал да не нашел. Молчаливым спокойствием-извечным предвестником беды встретил ярла родной фьорд. Притихшие, с опущенными глазами выходили на берег рабы и свободные обитатели усадьбы. В непонимании сходили на берег хирдманы, заглядывая в глаза родным, пытаясь найти в них ответ. В пестрой встречающей мореходов толпе казалось, был невосполнимый и вместе с тем неизъяснимый пробел. В ритуале встречи воинов нарушился привычный ход, среди ступивших на влажный песок взволнованных обитателей не было хозяйки, по обычаю первой входящей на пристань. Словно по команде хирдманы подняли глаза к утесу и увидели камень, а после секундного замешательства пришла страшная невозможная догадка. И все же это было правдой, и поняли это в одночасье и хирдманы и ведущий их ярл. Молча, смущенные и удивленные расходились воины по домам сопровождаемые молчаливыми близкими, храня так и не сорвавшийся с губ вопрос, что-бы потом шепотом в углах обсуждать невиданное и дивится причудливой воле богов.
Этой ночью сон не шел к ярлу, на укрытом шкурами ложе Эрик испытывал неизъяснимый холод, словно змеи вползали во тьме ночной холодные и липкие сомнения, вставали перед ярлом казалось позабытые картины прошлого, и смотрели из тьмы негаснущими лучинами глаза пленной рабыни, смотрели мудро всепрощающе со скрытым немым укором и бесконечной любовью.
«Ну что же ты лисенок..»-говорил мягкий взгляд ласковых глаз. И чудилась ярлу в угасающем сиянии огня улыбка далекой ирландки переходящая в знакомые мягкие губы Сольвейг. И Эрик в бессильной ярости сминал мягкие постели. Наконец не выдержав этого, ярл решительно поднялся с ложа допил последний глоток вина из кубка и, пошатываясь, вышел в ночь.
Освещаемый светом молчаливой Сулль Эрик поднялся на холм. Камень встретил его холодным молчаньем. Осторожными, нежными пальцами провел он по шероховатой поверхности .
Одним богам ведомо, что шептал ярл холодному обелиску, но только камень задрожал подобно живой отзывчивой на ласку плоти. И послышался над заливом стон, стон, вобравший в себя всю невыразимую боль и неизбывную нежность. Под нежными чуткими руками раскололся неприступный камень, и хлынула из раскола кровь смешная с горькими слезами. А Эрик стоял перед камнем, бессмысленно глядя на свои руки покрытые пятнами крови. Сердце ярла рвалось на куски, и тогда пришла ему в голову спасительная единственная мысль о застенчивой улыбке и мягких волосах цвета осени, нежных руках далекой ирландки. И тогда ярл встряхнул головой и, отвернувшись от обелиска, зашагал прочь.
«Ты предала меня, ты не дождалась..предательства не прощают.»сквозь зубы прошипел ярл.
Он не отступал от принятых однажды решений и, решив уйти он ушел, оставив безмолвный камень молчаливо истекать кровью-слезами. Смеялись безучастные боги. И уже на утро корабль снова вышел в море, чтоб спустя месяц привести в усадьбу новую хозяйку.....
Сойдя на берег, рыжеволосая девушка взглянула на обелиск на утесе поблескивающий алым разломом.
«Что это?» - спросила она Эрика.
«Всего лишь прошлое...любимая...мертвое прошлое»-ответил тихо Лис и поцеловал озябшие пальцы девушки.
Камень обелиск стоял на обрыве,скоро дорога к нему заросла и из усадьблы была видна лишь молодая зеленая роща и влюбленные говорили, что в лунные ночи над фьордом можно услышать тихую как шорох ветра песню. Которую назвали Песня Сольвейг.
Зима пройдёт и весна промелькнёт,
И весна промелькнёт;
Увянут все цветы, снегом их занесёт,
Снегом их занесёт...
И ты ко мне вернёшься - мне сердце говорит,
Мне сердце говорит,
Тебе верна, останусь, тобой лишь буду жить,
Тобой лишь буду жить...
Ко мне ты вернёшься, полюбишь ты меня,
Полюбишь ты меня;
От бед и от несчастий тебя укрою я,
Тебя укрою я.
И если никогда мы не встретимся с тобой,
Не встретимся с тобой;
То всё ж любить я буду тебя, милый мой..
Комментариев нет:
Отправить комментарий